Луна и солнце Людовика XIV - Страница 85

К оглавлению

85

В конце нынешнего, XX века мы вновь находимся в преддверии катаклизма всепланетного масштаба, и алхимическое Деяние приобретает первостепенную ценность, поскольку это одно из немногих средств спасения человечества, которому угрожает неслыханная опасность в тот момент, когда наша материалистическая, механическая и атеистическая цивилизация уже разрушила связи между людьми и готовится окончательно их уничтожить. Созданные ими машины постепенно поработили их, и мы движемся к цивилизации роботов, где реальная власть будет принадлежать громадным компьютерам, а человек перейдет в добровольное услужение к ним. Некоторые азиатские народы, особенно индусы, могут вырваться из этого ада благодаря йоге и прочим средствам умственной концентрации, но любая попытка внедрить эти средства на Западе – который обречен на гибель – окажется тщетной, ибо они противоречат нашему складу ума. Напротив, алхимический путь дает возможность подняться до состояния просветления, в котором мы перестанем быть игрушками или, называя вещи своими именами, марионетками в руках внешних сил и научимся сами управлять ими. Алхимия также дает нам средство освободиться от земных случайностей, избавиться от страха перед болезнями и продлить нашу жизнь далеко за пределы изначально отпущенного нам, смехотворно короткого срока,

Перед лицом угрожающих нам войн, перед лицом атомной опасности, перед лицом суетливой и шумной современной жизни, перед лицом механизированной цивилизации завтрашнего дня я вижу только два средства спасения: это – молитва или Великое Деяние.

Я уже купил агатовую ступку.

Приложение

Как бы ни относиться к эликсиру долгой жизни, следует признать, что философский камень обладал неоспоримыми медицинскими достоинствами. Взгляните на сводную таблицу продолжительности жизни алхимиков или суфлеров, ставших обладателями камня. Я исключил из нее тех, кто погиб (Зашер, Келли, Космополит), а также тех, чьи точные даты рождения и смерти нам не известны (Василий Валентин, Филалет, Ласкарис, Зефельд).


Альберт Великий (1193–1280), скончался в возрасте 87 лет.

Арнальдо де Виланова (1240–1313), скончался в возрасте 73 лет.

Роджер Бэкон (1214–1294), скончался в возрасте 80 лет.

Бернардо из Тревизо (1406–1490), скончался в возрасте 84 лет.

Джон Ди (1527–1608), скончался в возрасте 81 года.

Никола Фламель (1330–1418), скончался в возрасте 88 лет.

Граф де Сен-Жермен (конец XVII века – 1784), скончался в возрасте, по меньшей мере, 86 лет.

Раймунд Луллий (1235–1315), скончался в возрасте 80 лет.

Михаэль Сендивог (1566–1646), скончался в возрасте 80 лет.


Их возраст составляет в среднем 82 года, хотя в указанный период обычная средняя продолжительность жизни не превышала 38 лет.

Солнце
Кондратий Биркин
Людовик XIV

Мне было бы легче примирить всю Европу, чем нескольких женщин.

Людовик XIV

Олимпия, Мария и Лаура Манчини. – Генриэтта Английская. – Ла Вальер. – Маркиза де Монтеспан. – Маркиза де Тианж. – Мария-Магдалина Мортемар. – Фонтанж. – Маркиза Ментенон (1651–1715)


Приступая к жизнеописанию Людовика XIV, нам придется обратить свой взор на характер мужчины, воспитанного в кругу женщин. Внук флорентинки и сын испанки, Людовик был одарен пылкой, страстной, неукротимой натурой. На попечение воспитателя своего Перефикса, епископа родезского (впоследствии архиепископа парижского), он отдан был уже в отроческих летах, когда к сердцу его были привиты многие дурные качества – неискоренимые. Первым из них была непомерная гордость и ненасытное сластолюбие: гордость находила себе обильную пищу в раболепной лести придворных; что же касается до сластолюбия, то и оно было развито в отроке не по летам, благодаря, во-первых, постоянному его обращению в кругу фрейлин и статс-дам Анны Австрийской, во-вторых, вследствие прилежного чтения рыцарских романов, распалявшего и без того пылкое воображение короля-мальчика. Он вбил себе в голову, что ему суждено быть героем вроде Танкреда или Амадиса, но вместо того разыгрывал при дворе своей матери роль Дон Кихота, с тою единственною разницею, что ламанчский гидальго был в летах зрелых, а Людовику едва исполнилось четырнадцать; Дон Кихот был идеалистом, а у его юного двойника сквозь рыцарскую мечтательность прорывалась грубая чувственность. Он лазил в окна комнат, занимаемых фрейлинами, подглядывал в замочные скважины, когда они одевались; наконец, иногда забирался и прямо в их дортуары чрез тайные двери… Горничная Анны Австрийской госпожа де Бовэ (как мы уже говорили) первая посвятила юного рыцаря в таинства любви и толкнула его на поприще разврата, на котором он так успешно подвизался до того возраста, когда бессилие физическое заставило его опомниться и удариться в старческое ханжество.

В восемнадцать лет Людовик был стройный широкоплечий юноша, среднего роста, с высоким лбом, орлиным носом, пламенными выразительными глазами, несколько выдающейся вперед нижней губой и грациозно округленным подбородком: отличительные признаки бурбонской крови и вместе с тем, по наблюдениям Лафатера, склонности к наслаждениям чувственным. Улыбка его лица, слегка протронутого оспою, была не лишена приятности; говорил он протяжно, с расстановками, с легким недостатком в произношении, заменяя твердый р гортанным г… Походка у него была величавая, несколько театральная; впрочем, театральность проглядывала не только в движениях Людовика, но и в самых его речах и поступках; он вообще любил и – надобно отдать ему справедливость – умел ходульничать и позироваться. Отличный наездник и ловкий танцор, он удивлял своим искусством на каруселях и в придворных балетах. Избрав своею эмблемою солнце, он действительно ослеплял своими блестящими внешними качествами, но не обладал даром обогревать окружающих душевной теплотой: и северное сияние, и фосфор светят, но греют ли они? Душа Людовика была жестка и холодна, как лед, а от лучей его славы отдавала фосфористым смрадом могильного тления, или, лучше сказать, как фосфор – продукт гниения органического, так и лучистая ореола, которою окружал себя версальский полубог, была продуктом его непомерной гордости и душевной испорченности. Внешность и только внешность занимала Людовика, и ею он маскировал душевное свое ничтожество. Упоминая о его преобладающем пороке – сластолюбии, мы забыли сказать, что оно проявлялось во всех своих видах, т. е., кроме сладострастия, Людовик славился любовью к лакомствам, перешедшею с годами в обжорство; в зрелых летах он просыпался по ночам и ужинал вторично с таким аппетитом, как будто и не закусывал, отходя ко сну. Вследствие этой неумеренности король очень часто страдал расстройством желудка, отражавшимся и на его расположении духа. В эти минуты хандры жутко бывало придворным, невесело бывало народу и страшно бывало приговариваемым к наказаниям – лишние годы каторги, несколько лишних степеней пытки, даже смертная казнь, в тех случаях, когда она могла бы быть заменена пожизненным заточением, – таковы бывали последствия обременения королевского желудка лишним куском паштета… В чужом пиру похмелье!

85